*начало игры*
В небольшой аудитории на третьем этаже было почти по-домашнему тепло и уютно. Лучи тусклого зеленоватого света, который бывает только в пасмурные или дождливые дни, ложились на столешницы парт, на старинный дубовый паркет, отполированный до блеска сотней кроссовок и сапог, на металлические бока испытательных стендов, мерцающих алыми точками ламп-индикаторов. Несколько студентов-старшекурсников стояли рядом с доской и негромко, но оживленно обсуждали последние новости о предстоящем концерте известной рок-группы, время от времени косясь на своего аспиранта-практика.
Натаниэль Фелл сидел за преподавательским столом, проверяя последнюю оставшуюся работу. Загадочные символы на тонком листе бумаги складывались в длинные формулы, обретали смысл и содержание, соединялись в тонкие линии схем и графиков… Казалось, что где-то в их переплетении сокрыта истина, ускользающая, неуловимая, словно мимолетный поцелуй весеннего ветра, простая и понятная, как детская сказка, и одновременно такая же сложная и совершенная, как строение атома.
- Все верно, Джейкоб, только последняя часть расчета могла бы быть выполнена с меньшей погрешностью. Два знака после запятых на таких малых значениях тока не дают достаточной точности. Впрочем, работа сделана без ошибок, и итоговый график получен правильно… Не вижу причин снижать балл. В следующий раз не ленитесь считать, пожалуйста,- тихий голос аспиранта казался мягким на ощупь, словно пушистая кошачья шерсть. В него, казалось, можно было завернуться, словно в плед, и спастись от холода, который властвовал над миром в начале этого ветреного, по-зимнему холодного октября, богатого на затяжные ливни и густые утренние туманы. Бархатистые и слегка картавые ноты подкупали своей доброжелательностью и одновременно скрытой в себе глубиной – в их дисгармонии было что-то приятное и успокаивающее.
Джейкоб, высокий бледный парень в джинсах и легкомысленной кофте на молнии, худой, как швабра, радостно улыбнулся, подождал, пока Натаниэль оставит на титульном листе свою витиеватую размашистую подпись, и, попрощавшись, вместе со своими друзьями поспешил выйти в коридор – занятия закончились уже давно.
Молодой преподаватель закрыл журнал и сжал виски руками, прикрывая глаза и пытаясь расслабиться после сложного дня.
«Это все из-за погоды… Голова болит, и спать… Спааать. Кофе. Да, мне нужна хотя бы чашка кофе, иначе я не дойду домой и усну где-нибудь по пути. На пороге кондитерского магазина, например…»
Позволив себе несколько минут безделья, парень вновь открыл глаза и резко встал на ноги, смотря сквозь стекла широких старинных окон на низкое пасмурное небо, склоняющееся над мегаполисом. Собрав разбросанные на столе книги в аккуратную стопку, он снял с вешалки пальто и набросил на плечи. На самом деле, это была неприятная процедура: плотная ткань неприятно задевала длинные маховые перья, и крылья с трудом продевались в специальные прорези… В прочем, процесс надевания пальто занял всего лишь сорок секунд – после этого Натаниэль сложил крылья, как можно плотнее прижимая их к спине, подхватил приготовленные заранее книги и, бросив взгляд на рубильник – выключен ли - покинул аудиторию, тщательно заперев ее на ключ.
Идти по коридору с книгами было не совсем удобно: они все-таки были тяжелыми и мешали смотреть под ноги – впрочем, парень не придал этому особого значения, положившись на свое чувство равновесия и ориентации в пространстве. Пройдя мимо преподавательской своей кафедры и отдав ключи дежурящей там секретарше, Эль поспешил к главной лестнице и начал спускаться к парадному входу, размышляя о том, как лучше провести нынешний вечер – потратить на изучение рекуперативных систем или просто насладиться чтением нового детектива.

Центральная лестница встретила Натаниэля причудливой игрой света и тени, которые, сплетаясь между собой в диковинном танце, ложились на древние ступени и перилла, нежно охватывали их ласковым осенним холодом и создавали странное мимолетное ощущение чистоты… Каждая секунда была особенной, неповторимой, другой – хотелось вдыхать напоенный свежестью и прохладой воздух, хотелось раствориться в серебряных струях дождя, вобрать в себя весь холод и все тепло этого величественного, красивого места, почувствовать его каждой клеткой своего тела и полностью осмыслить, возведя в облик неизменной формулы. Отвлекшись на свои размышления и ощущения, парень невольно потерял контакт с реальностью и, как следствие привычной задумчивости и невнимательности, не заметил сидящую на лестнице студентку. Споткнувшись о бедную девушку, он как-то почти беспомощно взмахнул руками, словно пытаясь ухватиться тонкими пальцами за воздух, и выронил свои драгоценные книги, которые в творческом беспорядке рассыпались по ступенькам. В то же мгновение огромные крылья, ранее плотно прижатые к телу, распахнулись, занимая все свободное пространство между стенами, и резко ударили по воздуху, помогая молодому преподавателю удержать равновесие и не упасть. Короткий вздох ветра легонько прикоснулся к длинным волосам Натаниэля, шепнув ему несколько успокаивающих слов на своем непонятном, недоступном языке, и растворился в переплетениях косых солнечных лучей.
Аспирант, сделав глубокий вдох и такой же глубокий выдох, вновь сложил крылья за спиной, стараясь сделать их как можно более незаметными. Опустившись на корточки и совершенно не обращая внимания на то, что полы длинного плаща легли на пол, он бросился собирать книги и принялся смущенно извиняться перед девушкой:
- Простите… Извините, я очень неловок. Надеюсь, Вы не ушиблись? Я просто задумался, и… Я нечаянно, честное слово!
Сложив из ближайших учебников аккуратную стопку, парень поднял взгляд на незнакомку и вздрогнул от неожиданности: за ее хрупкими плечами виднелись самые настоящие, материальные и вполне реально существующие крылья. Светло-серые глаза аспиранта расширились от удивления и встретились взглядом с серо-голубыми глазами художницы. Впрочем, это продолжалось всего лишь несколько мимолетных секунд: вновь смутившись, он перевел все свое внимание на учебники, мысленно ругая себя за невежливость и бестактность.
- Простите меня.

Собрав учебники и зачем-то прижимая их к груди, словно самое драгоценное сокровище в мире, которое необходимо оберегать от безжалостного внешнего воздействия, от коварных сквозняков и даже от случайных взглядов любопытных студентов, аспирант почти испуганно посмотрел на девушку и смущенно ответил:
- Да… Электроника. Мой профилирующий предмет…В его неуверенном и тихом голосе прозвучали легкие нотки восхищения и нежности, лишь подтверждая общеизвестный факт, давно установленный и проверенный эмпирически всеми студентами, которые были знакомы с Натаниэлем Феллом: он безумно влюблен в свою специальность, и эта странная, ненормальная любовь часто граничит с настоящим фанатизмом. В какой-то степени это действительно было правдой: подобно всемирно известному герою популярных детективных рассказов, гениальному Шерлоку Холмсу, парень был женат на своей работе и никогда не допускал даже мысли об измене. Впрочем, пока что такой возможности – в смысле, серьезно подумать об измене – не представлялось даже в теории. Большинство студентов, в том числе и прекрасного слабого пола, хоть и относились к молодому преподавателю доброжелательно и с необходимой степенью взаимной терпимости – о близком знакомстве никогда не шло и речи. Просто никому почему-то не могло прийти в голову, что Натаниэль может оказаться не только хорошим преподавателем, всегда готовым помочь с курсовым проектом или сложной контрольной работой, но и интересным собеседником вне очерченного практическими занятиями кругом интересов.
Это было даже на руку Натаниэлю. Проще было сосредоточиться на работе… Хотя иногда – очень редко, длинными осенними вечерами, когда парень сидел на кухне на широком подоконнике в полном одиночестве, грея замерзающие пальцы о теплую чашку чая и смотря на косые струи затяжного дождя за тонкими гранями оконных стекол… да, ему тоже бывало грустно. Иногда ему не хватало общества друга, человека, который мог бы понять его без слов, который мог бы стереть его страх и исцелить его усталость, мог бы поддержать в сложную минуту и просто оказаться рядом, чтобы болтать ни о чем, обсуждать основы мироздания или просто молчать обо всем на свете. Иногда ему казалось, что он сам недостаточно хорош для общества других людей – слишком непонятный, странный, иной… Дело было даже не только в редких генах птицы - хотя они тоже играли не последнюю роль – а скорее в поведении и замкнутости, которая легла в основу мировосприятия. В таком «запущенном» случае лучшим обществом действительно  становились книги.
Натаниэль относился к ним трепетно, словно к живым существам, – он мог гладить из по корешку, словно маленьких котят, мог разговаривать с ними, как с давними знакомыми – и считал этот вариант камерной, домашней, по-своему уютной ненормальности проявлением естественного положения вещей.
Вот и сейчас перед учебниками стоило бы извиниться – но сейчас почти все внимание аспиранта было сосредоточено на девушке. Судя по всему, она была студенткой художественного факультета – хоть Нат и был представителем практически противоположной сферы деятельности, он всегда относился к нему с уважительным благоговением, считая искусство и науку двумя сторонами одной монеты. Когда-то давно, в подростковом возрасте, ему приходилось общаться с девочкой из художественной школы – за ней было интересно наблюдать, когда она начинала рисовать в своем небольшом альбоме для акварелей… Впрочем, не это было важным.
Что-то в глазах художницы было удивительно знакомым – на мгновение можно было бы поверить в реальность возможности чтения мыслей – в них отражалось такое же удивление, то же смущение и пристальное внимание. Схожесть спектров эмоций, наверное, могла бы быть обусловлена схожими генами… Да, бессеров-птиц действительно было слишком мало, чтобы их встреча не была чем-то случайным, из ряда вон выходящим. Возможно, дело действительно было в крыльях, может быть – в чем-то еще… Неожиданно даже для самого себя аспирант вдруг спросил с необычной смесью искреннего интереса и подчеркнутой осторожности в голосе:
- Вы – голубь?
Натаниэль в отрочестве много времени посвятил изучению строению птичьего крыла и по внешнему его виду и изгибу мог бы определить видовую принадлежность птицы и примерную траекторию его полета. Неплотно сложенные крылья девушки по строению действительно были похожи на голубиные… Вот только окрас их был необычным.
- Простите… То есть, я имел ввиду гены…

Отредактировано Nataniel Fell (2010-09-14 22:40:32)

Кончики перьев легонько дрогнули, будто парень, испугавшись внезапного прикосновения, хотел инстинктивно дернуться в сторону, но в последний момент усилием воли подавил спонтанный эмоциональный порыв и остался на месте. По его лицу до сих пор невозможно было прочесть ничего, кроме легкого удивление и крайнего смущения, которые, смешиваясь друг с другом, создавали какую-то странную, необычную эмоцию. Натаниэлю хотелось как можно плотнее сложить крылья за спиной, набросить на них широкий шерстяной платок и забиться в какой-нибудь уютный укромный уголок, подальше от всего безумного и сумасшедшего мира, где нет и не будет никогда места полулюдям-полуптицам, для которых легкие крылья навеки стали бесценным даром и тяжелым проклятием.  Хотелось, в первую очередь, остаться наедине с самим собой – это общество всегда излечивает сомнения и страхи, если взять правильный тон в разговоре со своим собственным «Я». За 27 лет жизни Натаниэль овладел этим искусством довольно-таки профессионально… В одно время книги по психологии и философии были для него любимым «легким чтением» на ночь – хотя даже они не могли дать исчерпывающих ответов на все его нелепые, наивные вопросы.
Но вместе с тем любопытство, правила вежливости и слабая, почти призрачная надежда на понимание заставляли преподавателя несмотря ни на что оставаться на месте, все еще сидя на корточках и балансируя на стертых краях старинных широких степеней. Наверное, со стороны он действительно смотрелся нелепо: прижимая к себе свои ненаглядные книги, он немного недоверчиво рассматривал свою собеседницу, чуть-чуть расправив крылья и совершенно не обращая внимания на то, что новая сумка и дорогое пальто лежат на полу и по ним то и дело пытаются пройти невнимательные, вечно спешащие куда-то студенты.
- Да я тоже…- голос Натаниэля, тихий и чуть-чуть хриплый, сорвался ровно на половине фразы – все же он умудрился на днях подцепить безжалостную простуду, и теперь голосовые связки подводили аспиранта в самые неожиданные моменты. Прокашлявшись, он пояснил:
- Извините… Я имел в виду, что тоже… Очень удивлен. Цапля. Большая голубая цапля…
Прозвучало это немного странно и неловко, но сейчас стройность речи не была главным приоритетом. Нужно было хотя бы не дать себе шанса поддаться стыду и испугу и вновь на долгие годы потерять контакт с представителями необычной крылатой расы… Да и обижать ни в чем не повинную девушку не хотелось – в данном случае резкое окончание разговора означало бы недопустимую грубость.
Знакомство с новыми людьми всегда было для Эля самым сложным элементом жизни в социуме – он плохо сходился с ними, с явной неохотой подпуская их к себе хотя бы на расстояние вежливого разговора. Любое знакомство начиналось с какой-то патологической, ненормальной ломки – похожий страх некоторые люди испытывают перед прыжком с парашюта. Именно поэтому парень чувствовал себя не в своей тарелке и в большинстве случаев вел себя натянуто и нелогично. Например, начинал задавать глупые вопросы.
- А Вы… Ведь учитесь в Университете?

Натаниэль, повинуясь ненавязчивому прикосновению осторожных пальцев, поднялся на ноги, отряхивая пальто от вездесущей пыли, которая просто не могла не воспользоваться уникальным случаем покрасоваться на темной драповой ткани.
«Аккуратнее надо»,- отрешенно заметил парень, понимая, что уже через минуту забудет обо всех этих надоедливых увещеваниях более адоптированной под реалии окружающего мира с практической точки зрения совести. В этот раз он, конечно, не стал шарахаться в сторону и нервно вздрагивать, словно от холода – в принципе, он обычно старался держать себя в руках и не подавать виду, что какие-то, казалось бы, обычные действия окружающих могут причинить ему дискомфорт – такие, как, например, мимолетное нарушение личного пространства. Впрочем, прикосновение девушки не вызвало никаких негативных эмоций, и аспирант улыбнулся ей в ответ совершенно искренне, удивляясь такой незаслуженной заботе о его здоровье.
- Спасибо, Вы правы, конечно же.
Закутавшись поплотнее в свое пальто, он скрестил на груди руки, прижимая к себе многострадальные книги, и с любопытством посмотрел на собеседницу, словно пытаясь что-то вспомнить или придумать.
- Я аспирант… Преподаю на кафедре электроники и электронных технологий – впрочем, это немного громко сказано, мне пока что доверяют только лабораторные....
Неловко замолчав, он как-то некстати подумал о том, что, возможно, другой возможности пообщаться с бессером-птицей у него больше не будет никогда, прикинул процент вероятности снова встретить художницу на центральной лестнице огромного университета, потом как-то совсем уныло вспомнил о тесной квартире и пустом холодильнике, который терпеливо ждал, пока Натаниэль наконец обратит на него свое драгоценное внимание и сходит-таки в ближайший супермаркет за покупками – и понял, что уходить домой ему пока что не очень-то и хочется. Более того, ему хотелось бы задать девушке множество странных вопросов, которые постоянно тревожили его сознание и на которые он до сих пор не мог найти ответа, хоть и потратил на его поиски всю свою жизнь. Хотелось бы спросить о том, живет ли в ее глазах такое же одиночество и такая же печаль, о том, в чем она находит нечеткое подобие ответа и иллюзорное отражение смысла – если только это можно будет выразить простыми словами… Хотелось бы узнать о ветре и небе, о холоде, пробирающемся под теплые перья, о решимости и отваге, которая неизменно нужна тем, кому от рождения даны были крылья…
О высоких материях, рожденных призрачным лунным светом, о бытовых сложностях и проблемах: ножницах, грубых тканях, неудобных фасонах и о сумках через плечо, от которых ноет спина. О таблетках и лекарственных травах, собранных летом в определенный день ленного цикла. О стихах и книгах, в которых можно поймать отблеск лазурного неба – неба, которое никогда не станет по-настоящему понятным и близким.
Обо всем.
Без страха показаться нелепым и странным, без страха статься непонятым и отвергнутым – может быть, это было логически обоснованно с точки зрения психологии и философии, но с точки зрения опыта отсутствие страха казалось иррациональным и бессмысленным. И тем не менее, именно оно позволяло чувствовать себя более свободно и раскованно, чем с любым другим бессером или человеком – схожие гены давали смутную надежду на некую «похожесть» и понимание.
Едва заметно улыбнувшись, Эль неуверенно предложил:
- Действительно, что-то здесь слишком холодно… Не хотите ли выпить чашечку чаю – или кофе?
«Да, приглашение кого-либо куда-либо никогда не было моим коньком…»